Пермский Театр «У Моста»

Версия для слабовидящих

05.03.2019

«Везде – люди… Сначала – не видишь этого…» / «На дне», Пермский театр «У Моста»

Первая ассоциация, как только начался спектакль «На дне» – «живая картина». Следом из памяти выплыли «Мучения в аду» последователя Босха Яна Мандейна. Далее я начала примерять основы композиции к расположению фигур и предметов на сцене, что-то типа «сюжетно-композиционный центр совпадает с центром холста», «композиция открытая, многофигурная», «перспектива прямая», «композиция построена на ритме светлых и тёмных пятен, разнообразных контрастах».

Почему мне вдруг захотелось сравнить сценографию с картиной и проанализировать спектакль как художественное полотно – ответ может дать только режиссер Сергей Федотов. Возможно потому, что это было – красиво! Безобразно красивая грязная и убогая ночлежка – можете себе такое представить? Опять же оконца на воображаемую улицу справа, дверь на воображаемую кухню слева, выход в воображаемые сени в середине сцены, пар от морозного воздуха, внезапные солнечные лучи, предзакатное золотое освещение – все это изумительно раздвигает пространство.

Моя любимая постановка «На дне» Валерия Беляковича идет в Театре на Юго-Западе, и я не переставала удивляться тому, как смещение акцентов влияет на восприятие образов героев.

Прежде всего, возрадовалась за Луку. Наконец-то с него сняли всех навешенных собак. Наконец-то, странник Лука «без пачпорта» не лукавый бес, а настоящий ангел, залетевший на время в этот вонючий смердящий перегаром, чесноком, немытыми телами, суетливо копошащийся мирок. Настоящий луч света! Успокоил каждого как мог, залатал душевные пробоины, утихомирил, кого проводил в последний путь, кого подвел друг к другу, пожалел, приголубил,. А дальше сами, сами – взбивать лапками сметану.

Горький – своеобразный писатель, он может переобуться в прыжке, как в «Вассе», и быстренько превратить бытовую драму в «соцреалистичную» согласно тренду политической обстановки. Боюсь, что Лука как типаж «лживого проповедника» попал под раздачу. У Федотова он удивительно очеловечен Сергеем Мельниковым.

На дно обычно опускаются всякие отбросы, но язык не поворачивается обозвать жильцов горьковской ночлежки человеческим мусором. Отверженные, с осколками обид в душах, лишние люди. Прощать не умеют, бороться не хотят, плывут по жизни, как щепки в мутном ручье.
Территория их обитания смахивает на зону, с этими нарами и клетушками, теснотой, и вынужденным сосуществованием бок о бок с совершенно разными чужими людьми. Опять Федотов буквально рукавом оттирает от грязи и вытаскивает любовные линии в горьковской пьесе. Понятно, что любовью эти специфичные отношения назвать сложно, но они греют, от них веет теплом, как в угасшем костре еще тлеют головешки и скоро потухнут, но руки все же еще можно подставить.

Черствого Клеща, оказывается, как-никак, а держала на плаву своей любовью больная жена Анна. Деградировавший Барон без Насти, действительно, как «червь без яблочка». Квашня тоже способна на своеобразные шуры-муры с полицейским Медведевым. Наташа в тайниках сердца Васьки Пепла высвечивает все лучшее, что там есть, да и вообще показывает наличие у него таковой. Блатной и отчаянный образ Пепла, с его ножичком, уголовными «понятиями», постановкой пальцев и игрой мускулов – весьма сюрпризная режиссерская находка. Александр Шаманов был великолепен, убийственно харизматичен, возбуждающе опасен и нагло брутален.

Красивые, красивые и поразительно точные характеры, как на картинах малых голландцев, тщательно выписанные прикосновениями тончайшей кисти!

Подслеповатый трогательный Бубнов (Илья Бабошин), развеселая Квашня, умеющая за себя постоять, «окающая» (Ирина Молянова), нежная, сентиментальная, мечтательная, спивающаяся Настя (Виктория Проскурина), сохранивший остатки аристократичного высокомерия опустившийся Барон (Валерий Митин), нерешительная Наташа (Мария Новиченко), черная душою садистка Василиса Карповна (Марина Шилова), мягкотелый Актер (Василий Скиданов). Клещ (Андрей Одинцов), отвратительный окаменелый рыжий молчун, как и «умник» Сатин (Владимир Ильин), почему-то одинаково вызывают жалость. Эти люди идут на дно, но – еще поживут, попоют развеселых песен, побьют об стол соленой воблой, похлещут горькой водки и в ней же и утонут. А на сакраментальный извечный русский вопрос: «Кто виноват?» ответ надо искать не в обличении «царского режима», а либо в абсолютной пассивности и аморфности героев, либо в безграничном извечном терпении.

В финале звучит песня волжских босяков: «Как хотите, стерегите, я и так не убегу. Мне и хочется на волю – цепь порвать я не могу», записанная Горьким для пьесы «На дне». Кстати, беспардонно прерывать спектакль будут аудио-вставки с аутентичным голосом автора, слова почти теряются в трескучем шорохе радиопомех, но смысл понять можно. Что-то очень бодрое и оптимистичное вещает с высокой трибуны пролетарский писатель, что-то там про равенство, отсутствие господ, гордого человека. И контраст, безусловно, ошарашивает, сбивает с толку. Получается, что в речах Горький рисует светлое будущее, в пьесе его перекрывает полностью, а вот Федотов, загадочным образом убирает, подчищает совершенную, уж казалось бы, безнадегу, и оставляет какой-то точечный миллиметр просвета. И кто через него выскочит, прорвется – покажет жизнь. Впереди-тО ревОлюция!

 

Наталья Анисимова

Столичный информационный портал