15.02.2019
«На дне» – спектакль о внешней и внутренней свободе человека
«…Свет – от зрителя и, сверху вниз, – из квадратного окна с правой стороны. Везде по стенам – нары. На переднем плане у левой стены – обрубок дерева с тисками и маленькой наковальней. Посредине ночлежки – большой стол, две скамьи, табурет, все – некрашеное и грязное…».
Так начинается первое действие пьесы у Горького, и именно такие декорации встречают нас на сцене, погружая в атмосферу ночлежки начала ХХ века не только кропотливо воссозданными предметами быта и утварью, но и запахами – пельменей, сушеной рыбы, лука, водки – которые употребляют ее обитатели. Сценография «На дне» в театре «У Моста» невероятно трепетно соответствует авторскому слову, а также приближена к первым постановкам спектакля под режиссурой К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко.
Крайне пронзительной находкой спектакля является вплетение элементов документальности. Такой прием лишает зрителя ориентира и уверенности, по какую же сторону художественного произведения находится он сам? Включения радиотрансляций с новостями соответствующей эпохи, в которые вслушиваются, притихнув, все ночлежники, и конечная сцена, когда обитатели замирают за столом и, в освещении цвета сепии, выглядят как исторический кадр фотохроники – не оставляют нам иного, как мучительно принять: это наше прошлое смотрит на нас, весь этот хаос рубежа столетий действительно имел место в российской истории, и эти босяки, рабочие, проститутки, воры составляли огромный пласт нашего общества. Когда все персонажи социального дна берутся за руки и молча всматриваются в лица зрителей – действительно пробирает мороз по коже от осознания того, что они для нас перестают быть просто персонажами: это реальные люди, вдруг возникшие тени тех, кто жил и умер в России, это Мы – чуть более века назад.
«На дне» – спектакль о дихотомии свободы внешней и свободы внутренней. Каждый из обитателей «дна» имеет собственное представление о свободе: для Насти – это любовь, для Василисы – избавление от мужа, для шулера Сатина – это свобода от работы, для сапожника Алешки – это свобода презирать хозяев, для Актера – это возможность выступать, для Квашни – отсутствие штампа в паспорте, для Барона – воспоминания о былом богатстве, для смертельно больной Анны освобождением грезится смерть. Но к смерти здесь все обитатели относятся с пугающим равнодушием: Бубнов после смерти Анны говорит, что, теперь никто не будет кашлять по ночам, а узнав о смерти Актера, Сатин изрекает лишь «Эх... испортил песню…». И это весьма символично, потому что как каждый из них яростно борется за эту свою свободу, до хрипоты готов отстаивать и топтать за нее всех вокруг, так же остервенело держится и за свою несвободу. Как в песне:
Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.
Как хотите стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю –
Цепь порвать я не могу.
Цепь, кандалы, от которых они не в силах освободиться – это их собственные внутренние заблуждения и застилающий глаза эгоизм, которые и мешают им покинуть их внешнюю тюрьму – ночлежку – и подняться со дна. В сущности, каждый живет здесь только своим интересом, ненавидит ближнего, а их представления о свободе превратны и глубоко эгоистичны. Заблуждения, темнота («в тюрьме моей темно») – важный мотив спектакля. Это и потеря веры в Бога, и блуждание в поисках истины. Не зря одним из вариантов названия пьесы Горький рассматривал «Без солнца».
Как в Платоновой пещере, до обитателей дна доносятся по радио идеи социализма: «Здесь господ нету... все слиняло, один голый человек остался... Все, значит, равны...». И здесь, в ночлежке царит «общественность», но каждый замкнут на себе и безнадежно одинок. Для каждого дно – это его личный ад при жизни. Это замкнутый круг и скука: «А скушно... чего это скушно мне бывает?», – говорит Пепел, – «Живешь-живешь – все хорошо! И вдруг – точно озябнешь: сделается скушно...».
Скука – персональный ад русского человека. Это отмечал и Достоевский: черт говорит Ивану Карамазову: «...Ведь это развитие, может, уже бесконечно раз повторяется, и все в одном и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая...». И другой знаток ада, который представляет его в виде скучного места – бани с пауками, Свидригайлов, признается Раскольникову: «Я Вам откровенно скажу... очень скучно».
Обитатели дна постоянно балансируют между человеческим и животным состоянием, то поддаваясь самым низменным инстинктам, то возвышаясь до поэзии и философии. Владимир Ильин в роли Сатина воплощает собой неприкрытый цинизм, который является знаковой чертой и нашего современного общества. В его основе – несчастное сознание – разорванное и запутанное. Кривлянье и паясничанье сменяется у него декламацией выхваченных где-то научных слов, наподобие «трансцедентальный», отрывочными прояснениями к высоким истинам о том, что «человек выше сытости» и «человек – звучит гордо». В этом, Горький, возможно, уловил важную тенденцию рубежа веков – смешение низкого и высокого в искусстве, которая окрепла и, на сегодняшний день, существует в нашей культуре повсеместно.
Цинизму противопоставлен убаюкивающий гуманизм Луки, которого играет Сергей Мельников. Лука умирает, и это, возможно, единственная смерть, которая никого из ночлежников не оставила равнодушным. Но, в конечном итоге, все заканчивается дружной попойкой – мнимым весельем. А выживает цинизм как высшая степень самоослепления и несвободы.
Пермская театральная традиция славится своим зрителем. Еще в дореволюционной Перми, горожане создавали многочисленные кружки театралов, посещали все премьеры, ходили на спектакли с партитурами, знали наизусть все либретто и запросто могли указать на фальшивую ноту в партии! Не случайно, именно в Перми появился и уже четвертое десятилетие существует театр «У Моста», который бережно чтит священные театральные традиции и с огромным уважением относится как к своему Зрителю, так и Автору. Не такое частое явление сегодня! Здесь не считают, что до зрителя можно «достучаться» только с помощью упрощений и осовремениваний, что его надо завлекать скандалом и голым телом. Столь нередки случаи сегодня, когда бессмысленные декоративные идеи, вносимые для «улучшения» спектакля, душат самое важное в театре – дух и интонацию произведения, – и пренебрегают первым и главным действующим лицом – Актером.
Тонкому, чувствующему зрителю, не нужны эти «костыли», как и не нужны ему в спектакле «для глубокого прочтения» многочисленные «толкования намеков автора» с помощью бесцеремонных интерпретаций его текста, и выворачивания смыслов. «Подлинное творится без насилия, которым в искусстве ничего нельзя достигнуть», – как просто и гениально сказал Ф.И. Шаляпин. «Станиславский, обновляя театральные представления, никуда не ушел от человеческого чувства и никогда не думал что-нибудь делать насильно только для того, чтобы быть новатором» («Маска и душа». Ф.И. Шаляпин).
Театр «У Моста» просто поставил «На дне» Горького, краеугольным камнем положив – живую личность Актера, душу Человека и Слово автора, – восходя к исконной театральной традиции. А зритель просто сам все истолкует и почувствует – сердцем.
Галина Мельникова
Портал «ИнфоМир»