25.09.2021
Сергей Федотов: создавая свой театр, я создаю свой мир
Если вглядеться в историю таллиннского Русского театра, окажется, что Михаил Булгаков – едва ли не самый «репертуарный» его автор. Комедия «Иван Васильевич» здесь была поставлена еще в 1967 году. Затем последовали «Дни Турбиных» (1970), «Бег» (1977), «Кабала святош» (1982), «Собачье сердце» (2012), «Зойкина квартира» (2016). Последняя постановка и сегодня остается в репертуаре, а поставивший ее режиссер Сергей Федотов сейчас репетирует «Мастера и Маргариту».
С Сергеем Федотовым мы знакомы давно; впервые встретились больше 10 лет назад в Тюмени, на фестивале «Золотой конек»; Пермский театр «У Моста» играл там «Череп из Коннемары» Мартина МакДонаха, лондонского ирландца, с творчеством и личностью которого у Федотова особые отношения. В Перми раз в два года проводится Международный фестиваль спектаклей по МакДонаху – единственный в мире. В 2018 году мне довелось побывать там – и проникнуться атмосферой созданного Федотовым уникального мистического театра «У Моста». (Мистика в данном случае – метафорическое обозначение художественного метода, который ставит себе целью поиск способов воплотить на сцене глубинное, незримое, относящееся к сфере человеческого подсознания.) Тогда мы окончательно перешли на «ты».
10 лет назад Федотов поставил в Таллинне «Игроков» Гоголя. Пять лет назад – «Зойкину квартиру». Теперь «Мастер и Маргарита». В этой пятилетней цикличности тоже можно почувствовать нечто мистическое…
На пограничной территории с потусторонним
– Сергей, все-таки с чего всё начиналось?
– Начиналось всё давным-давно. В юные годы я с головой погружался в великую литературу, перечитал всего Достоевского, потом всего Гоголя, потом всего Булгакова. И на втором курсе, захлопнув томик «Мастера и Маргариты», понял, что для меня это – книга книг. Великий роман, где есть всё. Через Булгакова я понял, какой театр хочу сотворить. Это всегда будет магия, всегда будет фантастический реализм. Театр на пограничной территории с потусторонним миром.
Театр для меня объединяющая структура – сцену и зал, борьбу светлого и темного. И свидетельство неразрывности в нашей жизни светлого и темного.
– Потому что «тут Бог с Дьяволом борются, а поле битвы – сердца людей»?
– Да. Это Достоевский. Но я понял, что мой театр – и Достоевский, и Булгаков, но все же больше – Булгаков, потому что для меня всегда в театре важно, чтобы было много юмора.
– И легкость?
– И легкость, гротеск. Достоевский – глубины и неимоверная тяжесть; невероятное погружение в психологию, в пропасти, куда он следует за своими героями…
– Может, мне это кажется, но он все-таки больше ненавидел Зло, чем любил Добро. И оттого в его творчестве силы и мощи больше, чем света… А Булгаков любит Добро, а Злом пользуется как инструментом, чтобы Добро восторжествовало. И оттого эпиграфом к «Мастеру и Маргарите» ставит слова Мефистофеля: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
– Вот это очень классно ты сказал! Знаешь, уже на 2-м курсе я поставил свой первый отрывок на сцене – Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри. Так что я уже 45 лет работаю над «Мастером и Маргаритой».
Но когда я создал свой театр в 1988 году, то сначала поставил всего Гоголя. «Панночку» (по «Вию»), «Женитьбу», «Игроков», «Ревизора», «Мертвые души».
И тогда передо мной встал вопрос, как войти в это магическое пространство? Как проникнуть в неведомое, неизведанное, запретное? Как в тот инфернальный мир попасть?
Чтобы душа пела
– Так как же?
– Чтобы суметь это, я стал разрабатывать свой тренинг, основанный на системе Михаила Чехова.
Михаил Чехов знал все отмычки, все приемы для того, чтобы открыть нашу классику. Начиная репетировать «Женитьбу», я держал в руках книгу Михаила Чехова о технике актера и понимал, что открываю мистический мир автора с помощью гротеска, эксцентрики, лицедейства, И самое главное: по системе Михаила Чехова, играя страдание, играя нечто тяжелое, надо всегда испытывать состояние праздника, радости. В комедии дель арте есть такое понятие: «Анима аллегра». Поющая душа. Так вот, по Михаилу Чехову любую трагическую роль нужно играть с радостью, и тогда от погружения в своего персонажа, от его трагедии актер испытывает невероятные позитивные эмоции. Актер счастлив. А зритель – плачет. И актер тоже плачет, но в это время счастлив. Вот это в системе Михаила Чехова самое важное для меня!
– Ты заводишь актеров в такое мощное погружение. Как они оттуда выходят?
– По системе Михаила Чехова! Актер, погружаясь в персонажа, все равно видит себя со стороны. Он анализирует свою игру. И радуется. И его эмоции могут восстанавливать нервные клетки.
– Скажи, а книга «Гоголь и черт» тогда еще почти забытого, но очень точного в своем понимании Гоголя писателя, Дмитрия Мережковского, лежала тогда на твоем рабочем столе?
– Да. Когда я начал ставить Гоголя, то ощутил его чертовщину. Я долгое время не мог понять, отчего «Женитьба» комедия, вроде бы она не смешная. А во-вторых, почему это совершенно невероятное событие. И я открыл Мережковского. И понял: здесь действует настоящий черт. Кочкарев. Он развлекается час и развлекает Подколесина. Он режиссер бесовской интриги, от которой сам получает огромное удовольствие.
Реальной человеческой цели у Кочкарева нет. У него демоническая цель – сыграть спектакль! И получился невероятно смешной спектакль. Зритель гомерически смеется.
Запрет, который можно обойти
– Известно – хотя, может быть, это апокриф, – что Булгаков запретил инсценировать и тем более экранизировать «Мастера и Маргариту».
– Да, я слышал об этом запрете, но убежден, что его можно преодолеть, при одном условии: если ты любишь, если ты веруешь, если ты преклоняешься перед писателем, если изучаешь досконально каждую строчку, каждое слово, следуешь духу произведения…
– Преклоняешься, но не работаешь коленопреклоненно. Любого гения можно ставить только выпрямившись, не заискивая перед его гениальностью.
– Конечно! Ты просто глубоко уважаешь этого художника.
– Вот тогда возникает диалог с автором. Но его надо вести на равных…
– …И это налагает на тебя обязанность быть конгениальным автору. Но не пытаться делать вид, будто автор чего-то недопонял, а ты понимаешь гораздо больше и можешь его поправить. Как у Достоевского – гимназист, которому дай карту звездного неба, и он через два дня вернет ее тебе исправленной.
Когда все эти «постмодернисты», ставя классику, добавляют своих персонажей, дописывают текст – мне смешно. Им кажется, что они умнее, чем Булгаков, чем Чехов, чем Горький.
Сотворение мира
– Однако здесь, в Таллинне, ты посмотрел «Преступление и наказание», которое поставили в Эстонском театре драмы Эне-Лийз Семпер и Тийт Оясоо; мы говорили с тобой об этом спектакле, и ты сказал: да, это ТЕАТР!
– И сейчас могу повторить. Но думаю, что это как бы уже не Достоевский. Это вариации, современный взгляд на историю., рассказанную когда-то Достоевским. Они внесли в эту историю свой жар души, и заполнили ее своим взглядом на современность, оттолкнувшись от Достоевского. Сотворили свой мир.
– Ты ведь тоже творишь свой мир.
– А это самое главное. Мне так близки «Мастер и Маргарита», потому что я понял: когда я создаю свой театр, я создаю свой мир. Мне интересно создать новую реальность. Новую вселенную. И эта вселенная всегда разная. Творить мир можно только с любовью! Если ты не любишь Булгакова, не любишь Гоголя, они не пустят тебя в свой мир. Гениальные писатели чрезвычайно закрыты, они обороняются от попыток в грязных галошах вторгнуться в их пространство. И обороняются сурово. Всех тех, кто идут против природы автора, против души автора, автор наказывает: спектакли проваливаются! Потому что режиссер вместо того, чтобы открыть автора, пытается подменить его собой. А это уже наказуемое деяние. Вроде фальшивомонетничества.
– В Таллинне ты ставишь «Мастера и Маргариту» в пятый раз. Каждая новая версия – в чем-то иная?
– Несомненно! Я так давно ранен этим романом. Он постоянно присутствует в моем мире, но ведь меняюсь я, и всякий раз я корректирую и проверяю свое видение романа. Первый раз я поставил его в Гожуве Великопольском, вторая версия вышла в Чехии в Градец-Кралове. Третий спектакль – опять в Польше, в Елене-Гуре. И, наконец, только четвертую постановку выпустил у себя дома, в театре «У Моста». И все четыре были разные. А Пермскому спектаклю уже ровно 20 лет. Но мои спектакли вообще живут долго. Помнишь, у Булгакова в «Кабале святош» Мольер говорит Людовику: «Не живут мои дети, государь». К счастью, я не могу повторить эти слова одного из героев моего любимого драматурга. Моим гоголевским постановкам уже за тридцать лет – а они всё живые!
– Когда ты ставишь вне России, многое происходит иначе?
– Очень многое. Другая ментальность. Другой жизненный опыт. В Эстонии я работаю с русскими артистами, у нас с ними – один духовный код. А когда работаешь с польскими или чешскими артистами, то тебе нужно еще дать им понять, что такое русская душа – вообще. И что такое душа русского гения. И влюбить их в Булгакова, как я его люблю.
– Не могу не спросить: как тебе работается с труппой Русского театра? Ведь они уже влюблены в Булгакова. Как ты. Как я. Побывав на твоей репетиции, я в этом убедился.
– Знаешь, начну с мистики круглых дат. Ровно 20 лет назад я поставил в Перми «Мастера и Маргариту». Ровно 10 лет назад я поставил в Русском театре «Игроков». Ровно 5 лет назад – «Зойкину квартиру». И вот я снова здесь. Все идет циклами. И этому я очень рад. Здесь потрясающие артисты. Артисты, которые слышат. Которые могут и хотят над собою работать. Могут преодолеть что-то закостенелое, какие-то штампы. Это очень больно – сдирать с себя наросшие штампы. Но здесь я нашел таких артистов, которые готовы на это. Они чувствуют, как болезненно соскабливать с себя окостеневшую кожу и возвращаться к своему чистому, настоящему, живому – и это живое рождается на каждой репетиции.
Борис Тух
Портал «Stolitsa» (Эстония)