14.12.2022
Рецензия Дарьи Хомутовой на премьеру «Лес»
Я сижу прямо под сценой и заглядываю на неё снизу вверх, как будто из-под земли. Или – из какого-то подпольного пространства подглядываю внутреннюю жизнь, которая разворачивается на сцене. Жизнь, которую воссоздают актёры, чтобы я могла почувствовать... Почувствовать что? Боль Аксюши, которая лучше в озеро, чем расстанется с любимым? Боль Несчастливцева, потому что его тянет только к игре, к великой игре, а он вынужден наблюдать пошлые сцены повседневности. Или радость, которая ему открывается, когда он видит живые чувства и настоящее пламя в сердце юной девушки.
Радость, боль, страх, предательство, прямодушие и совершенная нищета души, не способной ни на какое настоящее чувство, а только на слабый оттиск чувства. Всё это падает на меня со сцены, льётся водопадом, сначала мне смешно и не страшно, а потом тяжело и больно, потом – радостно и возвышенно, когда Несчастливцев выше и выше поднимается над землёй, декламируя, театрально, настоящую страсть – к искусству, к любви и щедрости – материальной и духовной. Два мира перетягивают канат – и кто победит? Тщедушное повседневное безумие или великолепное безумие смелости и радости за другого? Я боюсь, что не потяну таких чувств. Они возможны только в наблюдении, только из-под сцены. Но Несчастливцев кидает мне канатик, пойдём, зритель, и ты можешь стать героем. Пойдём, зритель, и ты сможешь быть великодушным, и ты способен к любви и другим сильным чувствам, ты ещё не совсем утонул в своей повседневности. Брось, зритель, набивать закрома. Тебе нужна настоящая жизнь – настоящее счастье и горе – а не эти маски, оставь их ненастоящим, пошлым актёрам...
Вот один пошлый «актёр» – мальчик Алексей, отыгрывающий то, что нужно барыне. Улыбки, объятия, нежность, заботу, силу, в конце концов... Ни единого живого чувства в нём. Вот второй пошлый «актёр» – сама Гурмыжская, играющая любовь – от скуки, играющая с мальчиком, как с пешкой на своей красивой и дорогой шахматной доске. Их души, как призраки жизни в этом страшном лесу, только эхо, оставшееся от настоящего дыхания жизни. И страшно быть такими, жутко стать самому себе призраком, перестав испытывать чувства – и начав по привычке или от скуки отыгрывать их. Страшно заблудится в этом лесу – собственной человеческой души.
Но я смеюсь здесь. И зрители смеются. Смеёмся сквозь страх. Мы, зрители, сами призраки – призраки несуществующих чувств, таких сильных, что, кажется, они происходят только в пьесах, только на сцене. Таких пошлых и мёртвых, что они кажутся всего лишь насмешкой. Потом мы выйдем из полутёмного зала и каждый, оглядываясь, будет искать этих странных лесных духов и призраков – в себе, в любимых, в прохожих. Иногда зальётся такой зритель смехом, увидев, как неумело и топорно ставится очередная жизненная сцена. Иногда – слезами – горькими, настоящими – увидев трагическое в повседневном.
Дарья Хомутова