02.02.2022
Дарья Ворончихина о спектакле «Франкенштейн»
Свет. Темнота. Сцена. Три шага, которые нужно сделать, чтобы попасть в другой мир. Моя стремительность мысли усложняет упорядочение впечатлений о спектакле, но в данном случае это только на руку: первое, что бросается в глаза у «Франкенштейна» это его динамика и ритм. Сцены сменяются одна за другой, и вдруг ты тоже начинаешь кружиться в этом сложносочинённом танце. Великолепно слаженный ансамбль актёров уверенно ведет за собой в самое сердце повествования. «Франкенштейн» – это один из тех спектаклей «У Моста», что поставлены по классическому роману. При этом он остаётся полностью авторским, уникальным и самобытным сам по себе.
Особую роль в создании темпоритма играют декорации. Это механизмы, продуманные до мелочей, которые постоянно трансформируются друг в друга. Такие же филигранные, как сочинения философа-рационалиста Фрэнсиса Бэкона. Здесь таится некое чудо театра: у зрителя не прекращается работа со смыслами, ему приходится переосмыслять предметы заново, наделять их всё новыми значениями. Корабль – дом профессора – лаборатория…
Центральной же темой спектакля мне видится исследование одиночества. Виктор Франкенштейн (Валерий Митин) – талантливый, увлечённый ученый, который, в сущности, очень одинок. На первый взгляд, кажется, что он одинок из-за своего стремления к познанию. Но если копнуть глубже, обнаруживается, что, наоборот, наука – это его способ отчуждения от мира. Особенно заметно это в сцене разговора с матерью (Регина Шнигирь). Он не обращает на неё внимания, а больше смотрит на чертежи на стене. Наука для него – стена между его «Я» и другими людьми, с которыми, по видимому, ему взаимодействовать не хочется. Его одиночество – это сознательный выбор.
Ведь и его отношения с Элизабет (Татьяна Голендухина) кажутся слишком поверхностными. Они разные настолько, что могут либо дополнять друг друга, либо мучить. Элизабет – практичная, по-житейски очень мудрая, а Виктор – мечтательный учёный. И всё же Виктор чаще предпочитает науку, будто бы, чтобы наверняка не узнавать вердикт их совместимости как пары.
Одинок и чудовищный «сын», который в итоге называет себя именем своего создателя. Франкенштейн (Владимир Ильин). Кажется, что его шрамы и уродство – лишь метафора одиночества Человека. Ведь это чувство само по себе уже обособляет от других, заставляет избегать себя. Парадокс в том, что ЧЕМ более человек одинок, ЧЕМ более он стремится к близости, ТЕМ более его сторонятся другие. Возникает некий порочный круг из одиночества, которое, оказывается, никогда не существует само по себе. От одиноких словно веет чуждостью, они нежеланны, будто опозорены… Люди – общественные животные и безжалостно изгоняют тех, кому трудно вписаться в группу. И все это мы видим в спектакле.
Об этом, например, решение костюмов для толпы на площади, куда приходит Франкенштейн и где осознает себя как безобразного монстра. Они одинаковые, чёрные, безликие. Члены толпы действуют, как один организм – «Вон!». И при этом удивительно разобщены – не сумели справиться с тем, кого не приняли.
Об этом и сцена, где Франкенштейн остается один в брошенном семьёй доме. Мы видим как свет из тёплого и домашнего меняется на холодный, сине-зеленый. Когда Франкенштейн теряет последнюю опору, возможность хоть какого-то общения, он свирепеет. Ласка и нежность, которую ему некуда было девать, становятся союзниками с его такой же несоизмеримой злобой и болью. Мы видим, как страдают его душа и сердце. И поставленный в спектакле вопрос о том может ли быть душа у такого создания автоматически отпадает. Да! И она мучается от собственной неприкаянности и ненужности. «ЗАЧЕМ Я ОСТАЛСЯ ЖИТЬ? ЗАЧЕМ ТЫ ТУТ ЖЕ НЕ ПОГАСИЛ ВО МНЕ ИСКРУ ЖИЗНИ, ТАК НЕОБДУМАННО ЗАЖЁННУЮ ТОБОЙ?». Он обращается к своему создателю, так же, как глубоко несчастный человек обращается к Богу. Его физически тяготит и ранит одиночество…
Он хочет лишить Виктора всех, кто ему дорог. И лишает. Как бы в отместку: посмотри, каково было мне. Но Виктор из другого теста. Для него наука – спасительная шлюпка, в которую он садится, чтобы уплыть от реальности. И вместо того, чтобы горевать об Элизабет, он оживляет её. Но для активной, практичной и красивой Элизабет осознание того, что она теперь обречена на одинокую жизнь, оказалось фатальным…
Финал спектакля буквально опаляет сердце. И потому хочется оставить это в подарок каждому, кто придёт на спектакль. Шрамов не будет, но то что каждый для себя ОТМЕТИТ, останется с ним навсегда.
Дарья Ворончихина