10.11.2017
Диалог прошлого и будущего
На минувшей неделе Пермский театр «У Моста» представил свою первую в этом сезоне премьеру – спектакль «КАМЕДЫЯ» по мотивам белорусского фольклора.
Чтобы сохранить аутентичность пьесы, «У Моста» предложил поставить ее режиссеру из Беларуси Андрэю Савасцею.
«КАМЕДЫЯ» – это архетипичная пьеса-притча. Ее оригинал был написан еще в 1787 году в формате школьных интермедий на диалектном языке Витебского региона. Позже, в начале девяностых, преподавателя Белорусского театрального института Владимира Рудова заинтересовала пьеса «Комедыя», автором которой был монах, наставник Забельской доминиканской коллегии Каэтан Марашевский. В 1991 году Рудов показал слегка измененный текст пьесы режиссеру и руководителю курса Театрального института Андрею Андросику, который в то время как раз искал подходящий материал своим студентам для дипломной постановки. Так в 1991 году началась долгая счастливая жизнь нового спектакля. Спустя два года, в 1993 году, состоялась премьера спектакля в Альтернативном театре. Этот спектакль победил на нескольких международных театральных фестивалях, с ним Альтернативный театр гастролировал в Англии. Он стал легендой театрального Минска, после Альтернативного был в репертуаре Малого театра, его играли на сцене главного театра страны – Белорусского национального театра имени Янки Купалы.
Спектакль «Комедыя» в начале девяностых увидели на театральном фестивале Сергей Федотов и актеры театра «У Моста». С мыслью, что надо ставить пьесу на пермской сцене, все согласились сразу. Но не поставили. Почему? Потому что «КАМЕДЫЮ», этот напевно-заговорный рассказ, ставить можно только на белорусском языке, иначе она потеряет свою напевность, живость, яркость. И делать это должен непременно белорусский режиссер, понимающий все оттенки яркого, образного текста «КАМЕДЫИ». И вот, в этом году такой режиссер нашелся – ученик того самого Владимира Рудова Андрэй Савасцей.
О чем же получилась пермская постановка на белорусском языке? История, рассказанная в «КАМЕДЫИ», как и любая притча, проста. Мужик Демка бьется об заклад с самим Чертом, что за триста рублей (по царским временам – огромные деньги!) целый день просидит молча. Поспорить легко, а вот как молчать, когда то бойкая демкина жинка Маланка, то арендатор Давид все время провоцируют Демку на разговор? Все персонажи пьесы – Демка, Маланка, еврей Давид, Черт – абсолютно архетипичны. Интересно, кстати, что персонажа Маланки не было в оригинале пьесы – его в девяностых придумал именно Владимир Рудов. И, пожалуй, из всех архетипов Маланка и получилась самая живая, человечная и понятная современному человеку.
Решение Андрэя Савасцея о том, как должна выглядеть пермская «КАМЕДЫЯ», с изначальной постановкой звучит не в унисон. Если Рудов – Андросик ставили пьесы о фольклорном наследии Беларуси, лубочую, яркую, смешливую, что девка на выданье, то Савасцей подчеркивает именно притчевую составляющую пьесы. Для него Черт – это городская современность, которая тянет за собой деревенского парня Демку. Говорит ему – приложи ты минимум усилий, и будет тебе счастье, хватит винить в своих бедах других. «Адское пекло» – это современный урбанистический мир. В сценографии от тоже белоруса Андрея Меренкова, это подчеркивают и Черт, вальяжно катающийся по сцене на гироскутере, и ворота в ад – огромная задняя дверь мигающей фарами фуры… Кстати, любителям «У Моста» сценография будет непривычной – Андрей Меренков делает спектакль на четырех актеров еще более камерным, закрытым, вещью в себе – используя для движения, для происходящих событий только среднюю часть сцены.
Можно рассматривать всю «КАМЕДЫЮ» Савасцея как нечто происходящее в голове главного героя, Демки, – его играет Владимир Ильин. Все его споры с Маланкой (Марина Шилова), все ее похоронные и радостные запевки, все попытки отобрать горилку, весь монолог, по сути – бессодержательный – Давида (Михаил Чуднов), ответами которым служит молчание – все это тысячи и тысячи раз происходило с Давидом и повторяется вновь и вновь. И известно ему так же, как и собственная приговорка о проклятом Адаме, который нас всех рая лишил. Рутина, рутина, сплошное повторение – вот что происходит в мире Демки. Вечно движущийся по кругу элеватор, по которому скачет и скачет сырая грязная картошка, и всей радости-то – выпить горилки.
Единственные живые диалоги, где персонажи не просто выслушивают, но слышат друг друга, у Демки с Чертом (Егор Дроздов). Черт предлагает не просто типичный спор на деньги – он предлагает Демке возможность изменить свою жизнь. Черт – концептуален, юн, современен. Есть в его образе что-то очень хипстерское: он создает впечатление вовсе не коварного посланника ада, а горящего сердцем юноши, ходящего на митинги и пытающегося убедить в своей правоте старшее поколение. Он видит перспективы, которых может добиться даже Демка, прекрати он постоянно жаловаться на жизнь. Он предлагает крестьянину, не видящему ничего, кроме своей картошки, горилки да Маланки, будущее. Но Демке это будущее не нужно, он и деньги-то огромные по его меркам не знает куда потратить – собирается купить горилки да пофорсить перед соседями. Интересно, как это противостояние прошлого-будущего перекликается с текстом самой пьесы – Маланка, Давид, Демка пользуются белорусской мовой, а Черт – современным русским языком. И персонаж Егора Дроздова далеко не всегда понимает, о чем же говорят люди…
В итоге самым пострадавшим персонажем – и самым положительным – в этой истории оказывается именно Черт. Искуситель, который так и не сумел заставить обычных людей изменить свою жизнь…
Анастасия Петрова
Газета и портал «DЕЛОВОЙ INТЕРЕС»