11.12.2014
В Пермском театре «У Моста» – страсти по «Идиоту»
Премьера спектакля «Идиот» Достоевского в театре «У Моста» была представлена несколько вечеров подряд с разными исполнителями в главных ролях. Как оказалось, впечатление от спектаклей получилось тоже разное. Предлагаем две рецензии на два премьерных вечера с разными исполнителями.
Спектакль с Л. Орешкиным в роли князя Мышкина
Постановка на театральной сцене романа обычно начинается с инсценировки. Судя по всему, С. Федотов решил отказаться от самой идеи создания пьесы по мотивам «Идиота» (любая инсценировка может вместить только одну - две линии произведения), а предпочёл воспроизвести на сцене «страницы романа». То есть, выбрал отдельные сцены, что показались ему самыми важными (не сокращая их), а для связок использовал чтеца («голос за кадром»).
Приём, известный со времён «Братьев Карамазовых» в МХТ – 100 лет назад. Только В. Немировичу-Данченко потребовался для этого формат спектакля в «два вечера», пермский же постановщик ограничился одним. Конечно, этого времени ему не хватило, чтобы изложить публике (в массе своей не читавшей «Идиота») основные события романа.
Первый акт представляет собой довольно подробное воспроизведение первых глав произведения. Начало второго акта всё ещё отдано затянувшейся преамбуле, которая, наконец, разрешается знаменитой сценой сожжения денег в камине и отъездом Настасьи Филипповны с Рогожиным. Тут-то все, собственно, должно и начаться (в романе), но театральное время уже клонится к завершению. Поэтому приходится делать «монтаж». Пропустив изрядную часть событий, театр уже переносит нас на страницу, где князь и Рогожин меняются крестами.
Тут мы узнаём из двух предложений, что Настасья Филипповна уже бежала от Рогожина к князю, а потом – вернулась. И в этом причина ненависти Рогожина к Мышкину, и потому он хочет убить его. Потом нам опять делают «монтаж» и отсылают к странице, где генеральша Епанчина говорит с князем об Аглае и её увлечённости Мышкиным. Других подтверждений (встреч князя и Аглаи) мы не увидим. Затем следует встреча соперниц, в итоге которой князь остается с Настасьей Филипповной, и она бросается ему на шею с криком: «Мой!»
А далее следует, собственно, финал. Князь, слегка невменяемый, с всклокоченными волосами, появляется на пороге дома Рогожина, где и видит зарезанную Настасью Филипповну. Что произошло? Как к этому пришли герои? Неискушённый зритель теряется в догадках. Слишком много страниц вырвано. Таким образом, ни линия Аглаи, ни линия Настасьи Филипповны нам не ясны. Рогожин – тоже непонятен. Как-то более-менее сохранена линия Мышкина, но куда же без него?
Теперь, собственно, о постановке. Никакого вольного обращения с текстом, никакого кардинального переосмысления образов и мотивов. В этом смысле, театр верен автору. Режиссёр не пользуется привычными постановочными эффектами. Спектакль целиком ложится на плечи актёров.
Конечно, главный персонаж, который интересует зрителя – сам Мышкин. Роль трудная. Но у театра так много опыта в воспроизведения «эстетики безобразного», что всякий характер, выходящий за пределы «нормы», актёрам «У моста» даётся легко. Актер Л. Орешкин достаточно органично играет большого наивного ребёнка, правдивого и подробного, чувствительного и как бы немного «замедленного» в мыслительных процессах. Он хорошо улыбается, смущается, внимательно слушает. Но моменты его потрясений режиссер решает очень уж натуралистично – трясением рук, закатыванием глаз. Образ переходит в плоскость натурализма и этим как бы снижается, князь становится обыкновенным больным. А ведь его болезнь «странная», она не из области физической патологии.
Интересно заявленный вначале герой перестаёт развиваться по ходу спектакля, становится однообразен. Думается, здесь ещё есть поле для работы актёра и режиссёра. Остальные персонажи тоже интересно заявлены, но не получают дальнейшего развития (возможно, из-за недостатка материала). Таков Парфён Рогожин (арт. В. Ильин) – кряжистый, хриплоголосый, со страшным темным взглядом. Хорош Фердыщенко (арт. А. Одинцов) – рыжий, всклокоченный, глумливый. Но он теряется где-то посредине спектакля. Неожиданная Г. Гринберг – генеральша Епанчина – какая-то уж очень сегодняшняя, с резким голосом и мягким сердцем. Настасья Филипповна (акт. А. Муратова) хороша собой, рыжеволоса, смела, холодновата. Может быть, хотелось бы больше сердечности, «бездны», резких перепадов настроения – той самой «достоевщины». Аглая (акт. А. Боровская) пока демонстрирует гордость, темперамент, красоту. А больше ей не позволяет материал – слишком мало «страниц» от романа досталось в спектакле. Белокурый обаятельный Ганечка (арт. В. Клычев) понятен в кабинете у Епанчина, в отношениях с Аглаей, но в сцене сожжения денег ему не хватает драматизма. Он пока мелковат, а ведь Ганечка – по-своему глубокий человек и страдалец – только с червоточинкой. Органичны представители семейства Иволгиных (арт. И. Молянова, Т. Голендухина), где выделяется, конечно, папаша (В. Леурдо) – главный артист семейного балагана.
Таким образом, основные действующие лица этой истории нам предъявлены. Что же за историю предлагает нам театр? О странном, больном человеке, похожем на ребёнка, случайным образом оказавшегося замешанном в непростые отношения непростых людей. Человека, почувствовав доверие которому, окружающие делают судьёй и заложником своих драм, метаний, страстей. В этих страстях он и гибнет, не имеющий «иммунитета» против мерзостей и сложностей жизни. Каковы всё-таки его отношения с Аглаей и Настасьей Филипповной – нам так и не понятно. Что привело к трагическому финалу - случайность, рок, особенности национального русского характера? И что за события остались в пропущенных «страницах»? Тоже не очень понятно.
И – главное – князь Мышкин совсем не напоминает того «Христа», что смотрит со страниц романа Достоевского. Он просто неуравновешенный, больной, впечатлительный человек. С припадками. Может, это веяние нашего времени? Или специфика эстетики «Театра у моста»? В любом случае, новое появление романа Достоевского об «идеальном человеке» на пермской сцене – событие важное. Может, все-таки захотят прочесть?
Елена Малинина
Спектакль с Сергеем Мельниковым в роли князя Мышкина
В условиях «безбрежной» ныне интерпретации литературной классики Сергей Федотов в спектакле «Идиот» идет «наперекор волне», он продолжает традицию верности авторской поэтике, заложенную Г. Товстоноговым в середине XX века. Актуальность встречи с Достоевским рождается не на аллюзиях или внешнем сходстве среды и характеров, а на глубинном созвучии главных вопросов века нынешнего с веком минувшим.
Поэтому Сергею Федотову не мешают исторические костюмы действующих лиц и бытовая обстановка времен Достоевского, которые мы видим в этом спектакле. Наооборот, принципиальная сохранность примет прошлого помогает зрителю острее ощутить живую перекличку времен. А голос от автора, звучащий через микрофон с подчеркнуто эпической интонацией, создает ощущение былины о том, что было и что интересно до сих пор.
Житейская история, рассказанная театром, предельно ясна. Один молодой человек по имени Лев Николаевич Мышкин приезжает из Швейцарии в Россию после благополучного лечения «нервов» в зарубежной клинике. Однако в Петербурге после общения с родственниками и друзьями его сознание вновь меркнет, на сей раз бесповоротно и окончательно. Причем, никто не желал такого исхода, наоборот, большинство его любили.
Постановщик Сергей Федотов дает жанровое определение спектаклю - наваждение, и оно образно отражает суть происшедшего: князь Мышкин попал в атмосферу взвинченных скандальных отношений, которые никак не прекращались, более того, они вели к физическому и нравственному самоубийству дорогих ему людей. Мышкин все видел, понимал, но не в силах был противостоять такому мороку (от старославянского «мрак»). Не случайно Мышкин – Сергей Мельников в результате общения с родственниками и друзьями порой ощущал приступы обморока, которому он сопротивлялся. Пока сил хватало.
Отвечая на вопрос, почему стало возможным такое наваждение, театр «У Моста» делает упор не на режиссерские броские ходы, а на раскрытие внутреннего мира типичных героев прозы Достоевского: людей с расколотым сознанием, характеры, в которых объединены крайности ада и рая, благородства и подлости, верности и предательства, возвышенных и низменных устремлений, поступков.
У каждого из героев Достоевского, как известно, есть свои амбиции, своя идея, взвинченное сознание, обусловленное личной катастрофической ситуацией. Они живут с ощущением порога между жизнью и смертью, светом и тьмой, добром и злом. Спектакль «Идиот» Сергея Федотова, идя вслед за художественной мыслью писателя, в хорошем смысле является актерским. В нем на первом плане столкновение амбиций и идей, изломанная социальными установками психология, многоголосие противоречивых мироощущений как способ познания правды жизни. Все это наиболее полно показано на примере переплетения главных сюжетных линий – Рогожина и Мышкина, Рогожина и Настасьи Филипповны, Мышкина и Настасьи Филипповны.
Оба молодых человека любят одну женщину, красавицу и содержанку. Оба оказываются в ситуации соперников и одновременно братьев во Христе. Сергей Федотов вместе с актерами рассказывают историю изломанной, надрывной любви, когда рядом с восхищением, сочувствием к предмету любви живет ненависть. Когда «союз души с душой родной» вдруг превращается в «поединок роковой» и воспринимается как «судьбы ужасной приговор». Действие спектакля выстроено как нескончаемый диалог - столкновение голосов, живущих внутри человеческого характера, диалог на повышенном градусе эмоций, диалог, мысленный и озвученный, непременно обращенный к Другому.
Наиболее отчетливо полифонический замысел режиссера проявился в атмосферных диалогах Парфена Рогожина – В. Ильина, Настасьи Филипповны – А. Муратовой, князя Мышкина – С. Мельникова (см. фото).
Парфен Рогожин, молодой купец, в исполнении Владимира Ильина вначале предстал как типичный русский человек, безудержный и искренний в своих страстях, способный слышать только себя. В известной сцене с деньгами его Рогожин врывается в светскую гостиную в меховой шубе, словно медведь, в состоянии то ли полупьяном, то ли полубредовом, за ним вваливается и разбойного вида компания приятелей. Он падает перед своей пассией на одно колено (то ли потому, что знает, что так положено объясняться в любви, то ли потому, что не может твердо стоять на ногах). Зато деньги кидает к ее ногам твердой рукой. Мысленно он ее не осуждает, но ведет торг, не ведая других отношений между мужчиной и женщиной. Его слова признания произносятся в нижнем звуковом регистре с присущим актеру мощным басовым колоритом, что больше похоже на рычание зверя, жаждущего схватить свою добычу.
Вторая ключевая сцена, дающая понимание психологических глубин расколотого сознания Парфена – обмен нательными крестами с Мышкиным. Мы видим братание этого Парфена с поникшей головой и ножом в руках. В финальной сцене у тела любимой женщины, которая по его, Рогожина, хотению «спит совершенно неподвижным сном», Рогожин – Ильин говорит шепотом, сбивчиво, в глазах ужас. Его герой на пороге прозрения о зверском начале в самом себе, которого он доселе не осознавал.
Работа Анастасии Муратовой в роли Настасьи Филипповны выстроена на способности актрисы не только выдержать верный психологический рисунок сложной роли. Она умеет показать неординарность ума своей героини, которая на наших глазах остро осознает двойственность своего социального статуса. Наложница богатого дворянина, ее Настасья Филипповна «тычет в нос» поклонникам и жаждущим богатого приданого женихам свою порочность. Настасья Филипповна – Муратова одновременно и «рогожинская», которую можно торговать, и женщина с чувством человеческого достоинства. Одна из самых ярких сцен актрисы – в доме Иволгиных, где Настасье Филипповне приходится столкнуться с отчуждением и ненавистью к себе со стороны тех, в чью семью она собиралась войти как порядочная. Мы чувствуем, как страдает уязвленная ее душа, несмотря на высокомерный внешний вид, чувствуем готовность героини перейти к ответным насмешкам над презирающими ее. Неминуемый скандал гасят слова князя Мышкина, который единственный говорит вслух, что она не такая, какой представляется. Актриса при внешне крайне скупом рисунке роли дает почувствовать зрителям ту бурю страстей, которая разыгрывается в душе ее героини. Ее Настасья Филипповна душой тянется к князю, как ослабевшее растение к солнцу. Но она отказывается «составить его счастие» и свое тоже, потому что считает себя его недостойной. Почти по Ф. Тютчеву: «Пускай страдальческую грудь / Волнуют страсти роковые - / Душа готова, как Мария, / К ногам Христа навек прильнуть»...
Князь Мышкин – экспериментальный образ Ф.М. Достоевского, схож по своей нравственной позиции и поведению с образом Христа, что не раз отмечалось и в научных трудах, и литературной критике. Мышкин в исполнении Сергея Мельникова на наших глаза проживает катастрофу своего целостного, гармоничного внутреннего мира. Актеру удается самое трудное в роли – быть естественно разумным и ровным в своей доброте к окружающим, несмотря на то, что именно его нравственная чистота и провоцирует остальных на обнажение противоречий их духовно-нравственного мира. Его Мышкин немногословен, он раскрывается в улыбке, взгляде, интонации. Внешняя хрупкость актера удачно рифмуется с хрупкостью и утонченностью души Мышкина. Единственное, на что по-детски обижался Мышкин – Мельников, это на слово «идиот», которое ему бросали сначала в запальчивости, необдуманно, а потом с осознанным презрением. Этот Мышкин среди других, озабоченных эгоистичными заботами, выглядел действительно идиотом в своей постоянной готовности сопереживать, сочувствовать, морально поддерживать других, грешных и страждущих, униженных и оскорбленных...
Премьерный показ прошел неровно. Действие замедлялось там, где не хватало накала страстей, заразительной атмосферы. Но, думается, что необходим срок, чтобы «обкатать» столь сложный по актерским задачам спектакль. Хочется надеяться, что и остальные исполнители со временем, что называется, «наживут» необходимый градус и глубину эмоций их персонажей. Ведь все мы сегодня живем в мире многоголосия, кризисных противоречий и противостояний. И Достоевский как собеседник в данной ситуации нам просто необходим.