20.05.2011
УТРАТЫ И ОБРЕТЕНИЯ
Театр «У моста» привез в Петербург новый спектакль по Мартину Макдонаху.
Нет нужды подробно объяснять, почему именно в пермском театре состоялась российская премьера новой пьесы Мартина МакДонаха. Переводчик Павел Руднев отдал право первой постановки «Однорукого из Спокэна» именно Сергею Федотову, потому что семь лет назад этот режиссер открыл драматурга для отечественного зрителя, после чего макдонаховская волна накрыла русский театр.
«Однорукий» — пятая пьеса МакДонаха, поставленная "У моста«,и первая — не об ирландском захолустье, не о «Сиротливом Западе», а об «Истинном Западе», то есть, об Америке. Действие происходит в номере провинциального городка в Штатах. Когда именно — сказать трудно. Номер обставлен так, как будто на дворе 1950-е годы, нет телевизора, из старого радиоприемника несется «Пам-пам-Американо» (правда, эта заводная песенка популярна и сегодня), у героев нет мобильников, они пользуются дисковым телефонным аппаратом, однако говорится о том, что на ресепшен есть компьютер с интернетом, а персонажи бурно обсуждают современную тему политкорректности и пытаются заставить однорукого Кармайкла использовать термин «афроамериканец» вместо «ниггер». В тексте разбросаны упоминания исторических фактов, хронологически довольно далеких друг от друга (от 50-х до 90-х годов прошлого века), и нет привязки к нынешним реалиям. Наверняка, МакДонах спутал времена специально: трудно предположить, что мастер, лихо сплетающий тугие драматургические узлы, мог бы сделать что-то только для облегчения своей задачи. (Сами понимаете, будь у прикованных наручниками к батарее Тоби и Мэрилин сотовый телефон, их положение не было бы столь трудным!)
И прежде влияние американского кинематографа на поэтику драматургии МакДонаха было для многих очевидно. Теперь же ассоциации с «Четырьмя комнатами» Тарантино возникают мгновенно и у всех, как только появляется придурковатый портье Марвин (Сергей Мельников) в форменной короткой курточке и шапочке (точно такие были у персонажа Тима Рота в фильме; развинченная походка и комический идиотизм Марвина — тоже, наверное, «привет» тарантиновскому коридорному, уже от авторов спектакля).
Чемодан, полный отрубленных рук, напоминает о трупе в кровати («третья комната») и отсеченном мизинце («четвертая»). Это, конечно, детали, но общая атмосфера черного юмора и комических ужасов не может не напомнить о давнем уже киношедевре. С другой стороны, у МакДонаха есть аллюзии и подтексты, которые — по закону жанра — отсутствуют у Тарантино. Пишут о литературных реминисценциях в пьесах ирландца (назовем его так, хотя он прожил всю жизнь в Лондоне), об интерпретациях античных мифов и библейских параллелях. История о поисках руки, отрезанной 27 лет назад, тоже, наверняка, не так проста, как кажется на первый взгляд. Конечно, однорукий Кармайкл, посвятивший свою жизнь мести за отрубленную левую кисть, к тому же маниакально желающий вернуть себе эту утраченную часть тела, — смешон, нелеп, отвратителен. Но ситуация, придуманная МакДонахом, не просто абсурдна и невозможна в реальности (что это за таинственные торговцы отрезанными руками, действующие по всей Америке?!). Человек, потерявший руку, утративший собственную «целостность», занят ее безнадежными поисками. Неизбывная тоска по естественной изначальной цельности (неформулируемая, но ощущаемая) исподволь проникает в пьесу, на поверхности представляющую из себя черную эксцентрическую комедию.
С другой стороны, новый текст не писавшего несколько лет МакДонаха (он последние годы занимается кино) кажется менее острым и живым, чем его «ирландские» пьесы: диалоги забавны, но парадоксальности и афоризмов стало гораздо меньше. (Отрываться от родной почвы богатырю, как известно, опасно, чудесная сила иссякает...). Длинные монологи, рассказы героев о себе, рефлексия персонажей напоминает «Человека-подушку». Театр «У моста» длинные речи заглавного героя сохранил (Кармайкла играет актер Иван Маленьких, у которого уже есть четыре отличные макдонаховские роли), поэтому его история звучит полноценно. А вот монолог портье Марвина купирован. Неужели потому, что Сергей Мельников не смог бы справиться с ним и удержать внимание зала?.. Все-таки, такое объяснение вряд ли возможно, значит, Федотов решил отказаться от важного для автора содержательного куска по каким-то своим причинам. В этом монологе идет речь об одиночестве, мучительных комплексах и диких мечтах Марвина, который насмотрелся фильмов и новостных программ, и смысл его жизни — в том, чтобы спасти кого-нибудь (лучше девушку, пусть даже лесбиянку) и умереть, прославившись. В спектакле у героя нет никаких мотивов, и он оказывается дебиловатым пофигистом, издевающимся над постояльцами просто так, от нечего делать, и то и дело начинающим приплясывать свинг под ту самую мелодию «I wonna be americano». Такая вроде бы мелочь, как удаление монолога, колеблет всю конструкцию пьесы, в которой эта сцена неожиданно прерывает действие, разворачивавшееся в режиме on-line в комнате отеля.
Убрав одну сцену, Федотов добавляет другую, вернее, изменят написанную у МакДонаха. В финале Кармайкл — Маленьких обливает себя бензином, садится на чемодан, кладет рядом с собой отрезанную кисть с татуировкой и собирается покончить с собой, нажав на рычаг зажигалки. У драматурга суицид героя как будто не предполагается: его вечные поиски не могут завершиться, он не верит в то, что найденная кисть — его («это не татуировка, это ручкой написано»). Конечно, театр вправе менять трактовки, изменять и сокращать текст, вносить свои оттенки, только бы было понятно — зачем?.. Надеюсь, намерения режиссера постепенно прояснятся. Когда спектакль пермяков обкатается и проживет на сцене несколько месяцев, внутренние связи в нем укрепятся, а темпоритм выстроится. Сейчас есть ощущение затянутости некоторых сцен и торможения действия, которое должно по идее увлекать и стремительно развиваться. Когда герои пускаются в длинные медлительные беседы, становится скучно.
Многое в этом спектакле узнаваемо: как всегда у Федотова — подробная сценография, выстраивающая давно ждущий ремонта гостиничный номер, сложная световая партитура. Приемы воздействия на зрителей довольно радикальны: герои плещут из канистры, и по залу распространяется запах настоящего бензина... Притом, что свечка тоже настоящая и реально горит рядом с горлышком канистры — становится не по себе!
В квартете актеров, занятых в «Одноруком», естественно, ведущий — Иван Маленьких, хотя и у него не всегда объясним рисунок роли (то взрывы темперамента, то спады и замирания). В дуэте молодых героев — Тоби и Мэрилин — ведет сейчас Марина Бабошина, она более разнообразна и точна, чем Виктор Шестаков.
Публика, неведомо как узнавшая о спектакле (не было, по-моему, никакой рекламы), заполнила зал «Мастерской» на Народной улице и принимала своих любимых пермяков восторженно. Критических размышлений, наверное, будет еще много, не все в спектакле (да и в пьесе) очаровывает (хотя сказать, что я разочарована, тоже не могу), а вот зритель новую работу театра «У моста» уже оценил.
Евгения Тропп
Сайт «Петербургский теаральный журнал»