16.12.2009
Колядовские миры на "мостовской" сцене
Театр «У моста» известен своими сложно сочиненными постановками — по странному и парадоксальному ирландцу Мартину МакДонаху, по всеобъемлющему и потустороннему Михаилу Булгакову, по фантастическому и ироничному Гоголю, по бездонному и беспредельному Шекспиру.
И всегда было ощущение, что очевидная и ясная современная драма противопоказана Авторскому театру Сергея Федотова. Но две последние премьеры «Детектор лжи» В. Сигарева и «Курица» Н. Коляды доказали абсолютно обратное: они открыли совершенно новые качества театра, но при этом сохранив знаменитую «мостовскую» интонацию — досконально погружаясь в атмосферу драматурга, создавать спектакль как авторский мир.
Сергей Федотов с тем же пиететом и с той же методологической точностью, что в случаях с классическими произведениями, прочитывает текст своего современника Николая Коляды. Он находит в этой пьесе свою метафизику, а именно повод для размышлений о феномене современного автора, который вопреки законам драмы не может молчать и врывается в свои пьесы с чем-то очень личным. И потому спектакль Театра «У Моста» переполнен колядовскими интонациями, ведь только Коляда, как никто другой, умеет раздать своим персонажам свой собственный голос. Они, так же как и он, дико любят Театр и Чехова, и их сознание в такой же степени «насквозь литературно». И неслучайно, Федотов в начале спектакля, читая первую ремарку, «как голос за кадром» обрисовывает все риторические трюки и находки Коляды, все течение его изобретательной авторской мысли. Это ощущение от чтения остается до конца спектакля и улавливается во всех движениях героев. Так, в комических клятвах Дианы «сценой, театром, подмостками, прожекторами, занавесом, шваброй...» невозможно не узнать самого Коляду и его любимый, многократно озвученный в интервью, рассказ о поездке в Москву и твердом намерении от избытка любви к театру и Галине Волчек перецеловать весь «Современник», «беленький, красивенький», «всю ротонду», «все стены, всю сцену»...
Даже сценографическое решение «Курицы» (сценография тоже С. Федотова) воспроизводит Колядовскую модель театра — на сцене тьма вещей, нужных и ненужных: маски, афиши, тряпочки, бутылочки, горшки, картины, фотографии — все то, из чего он сам бережно собирает свой театр. У бабушек на рынке, в дачных домиках своих друзей, бывает, даже на свалке. И, безусловно, становится ясно, что простого фабульного объяснения такому количеству хлама тем, что Нонна неряшливая девица, абсолютно не достаточно. Федотов понимает, что в каждом из этих персонажей скрыт сам Коляда и его Театр. Они постоянно носят его в себе и выкрикивают в мир: и в своих сумасшедших оговорках, например, «вы еще не сыграли главной в своей роли жизни» (говорит Нонна падающей в обморок Алле), и в неосознанном, а иногда и намеренном, цитировании Чехова, Шекспира, Островского и т.д.
При таком сильном смещении в сторону личности драматурга в спектакле «У моста» на первый план выходит грандиозная идея фикс современной русской литературы — ее стремление все поверять Чеховым. Для всех, безусловно, очевидно, что «Курица» — это комическая перифраза чеховской «Чайки», но в данном случае это механическое цитирование незаметно становится метафизическим. И для замкнутых в границах колядовской истории актеров чрезвычайно важным становится обращение к чеховским мотивам. Почти нейтральное чтение режиссером первой ремарки, описывающей общежитскую комнату молодой актрисы Нонны Дубовицкой по прозвищу Курица (М. Сигаль), где с минуту на минуту начнется скандал, задает ироничную интонацию всей истории. Точнее самоироничную, поскольку в центре интриги оказывается Театр, а героями становятся исключительно «мастера культуры», как говорит актриса Алла (М. Шилова). Коляда, выстраивая сюжет, играет с расхожими театральными мифами о чрезмерной любвеобильности актеров, режиссеров и даже театральных администраторов. Так, ранним утром Алла врывается к своей сопернице Нонне с тем, чтобы «набить ей морду» и предъявить права на своего законного мужа Васю (И. Бабошин). Но совершенно неожиданно находит в ее постели главного режиссера театра (А. Молянов), бывшего мужа своей подруги, бездарной актрисы Дианы (И. Ушакова)... Все эти «сумасшедшие» герои появляются в комнате Нонны и превращают историю в уморительный фарс. Но и в этом «сюжетном безумии» режиссер находит пронзительную чеховскую интонацию, из-за которой безумно смешная история Коляды становится еще и грустной. Герои «Курицы» обознались грубее и страшнее чеховских интеллигентов. Нонна, современная Нина Заречная, изображает уже не мировую душу, а просто «всеобщую, вседоступную» девушку, которая «всех породнила». Заведя роман с одним, тут же случайно призналась в любви другому. Всех персонажей этой провинциальной театральной «элиты» Сергей Федотов рисует гротесковыми, яркими, эмоциональными. Для них нет ничего органичней «простого русского» и понятного языка — ведь одной гениальной фразой «Опомнись, я не пьяная» — Диана может выразить и описать все свои чувства. К тому же режиссерская ирония выражается и в костюмах героев — убийственно смешной становится знойная героиня Ирины Ушаковой, с розой в волосах, наряженная по последней глубоко провинциальной моде, но при этом картинно замирающая как бы в изящных театральных позах у раскрытого окна с тем, чтобы изречь Чехова.
Герои Коляды, существующие в такой сверхобытовленной реальности, тоскуют по эфемерному, хотят из быта вырваться в бытийное, но при этом не слышат упорных знаков подмены. Их разоблачает старенький советский радиоприемник, ставший, кстати говоря, в дилогии Театра «У Моста» почти лейтмотивом (в «Детекторе лжи» он также живет своей жизнью, фантастически включается и выключается когда ему вздумается). До умиления узнаваемая в спектакле музыка 80-х и 90-х создает еще один уровень смысла. Во время хрестоматийного вишневосадовского монолога о маме, идущей по саду, который одиозно и с чувством произносит Алла, по радио трогательно поет Глызин «Зимний сад, зимний сад..». Песенный «Сад» постсоветской реальности становится еще одним отрезком истории, отдаляющим нас от Чехова, его звуков маленького оркестрика и какого-то подлинного переживания «мировой души» и драматической неспособности быть счастливыми в мире людей.
Умение Федотова насытить спектакль невероятным количеством деталей превратило историю «Курицы» в удивительно живой, стихийный мир, в котором даже все абстрактные интеллектуальные и литературные игры Коляды в Чехова становятся осязаемыми, они присваиваются актерами через глубокое переживание героев, и от этого оказываются безумно человечными и подлинными.