16.09.2009
Сергей Федотов: «МакДонах — это антиТарантино»
О мистике в театре, о новом психологизме и новой драматургии, о МакДонахе
Беседовала Марыся Никитюк
Фотографировала Ольга Закревская
2 спектакля Сергея Федотова покажут на ГогольFestе: 24 сентября «Красавицу из Линэна» и 25 сентября «Череп из Коннэмары».
Сергей Федотов — создатель пермского уникального мистического «Театра у моста». Театр открылся в 1988 году спектаклем «Панночка» Н. Садур. Как оказалось позже, ДК Телефонного завода, где С.Федотов открыл свою студию, находится на пересечении магических параллелей, поэтому на первый же спектакль потянулись разношерстные экстрасенсы, маги и колдуны. С тех пор «Театр у моста» ставит исключительно мистических авторов: Гоголя, Булгакова, Шекспира, Достоевского. Число 13 — самое счастливое и любимое число и театра и Сергея Федотова, который, как он шутит, по совместительству работает еще и «волшебником», в свободное от репетиций время борется с демонами, не подпуская их к театру.
Сергей Федотов много работает за границей: в Чехии, Польше, является лауреатом чешской национальной театральной премии им. Радыка за лучший чешский спектакль — «Собачье сердце».
Свой театральный метод Сергей черпал из учений Ежи Гротовского, Михаила Чехова, Эфроса, он вдохновляется также постановочной манерой Эймунтаса Някрешюса.
Его «Театр у моста» три года назад открыл моду на знаменитого ирландского драматурга Мартина МакДонаха. Они первыми поставили его трилогию и, по сути, наиболее удачно. Два спектакля из этой трилогии: «Череп и Коннемары» и"Королева красоты«, о которых мы расскажем позже, смогут оценить этой осенью и киевляне, придя на ГогольФест.
Я давно не был в Киеве, и очень удивился, что в столице так мало театров. За 10 лет работы в Праге, я привык, что для города такого уровня 50–70 театров — это норма.
Сергей Федотов: «Люблю работать в мистических городах, в Праге — неспроста ее выбрал Кафка, в Киеве — здесь работал Булгаков»
Я не думаю, что культурное пространство Перми за последние несколько лет сильно изменилось. Так же работают театры, выставки, библиотеки... Конечно, в последнее время в Перми проходят крупномасштабные проекты вроде выставки «Русское бедное» или фестиваля «Территория», но эти ситуации никак не влияют на общее культурное пространство города.
Мы в Пермском театре «У Моста» уже 21 год также создаем это культурное пространство. Благодаря нашему театру многие зрители из Чехии, Германии, Австрии, Болгарии, Венгрии узнали, что вообще есть такой город — Пермь. Мы вывели на международную арену имя драматурга Мартина МакДонаха, а также регулярно вывозим за рубеж русскую классику.
Но меж тем за это время мы практически не ощущали активной финансовой поддержки от властей. Большее внимание к театру «У Моста» проявляли зарубежные театральные деятели. За двадцать лет мы побывали на семидесяти международных фестивалях и на каждом нас встречали как один из самых известных русских театров.
Недостаток материальной поддержки, к сожалению, неблагоприятно сказался и на других по-настоящему ярких проектах. Например, в Перми был очень известный и нужный фестиваль моноспектаклей «В начале было Слово», был очень интересный «Фринш-фестиваль», на который приезжали независимые театры из разных городов России и зарубежья. Но все они благополучно умерли. То есть местные проекты с историей, с традициями постепенно вымирают.
А все эти новые дорогостоящие проекты просто «бесят» и «злят» деятелей культуры, потому что на них тратятся огромные суммы. А меж тем сами эти проекты, стремительно отгремев, так же стремительно.
«Все эти новые дорогостоящие проекты просто „бесят“ и „злят“ деятелей культуры, потому что на них тратятся огромные суммы.»
Три года назад я увидел в Праге спектакль по МакДонаху — «Сиротливый запад». Он был очень скромным в постановочном плане: играло четыре артиста, была одна неизменная декорация — интерьер комнаты. Но я был потрясен самодостаточным и уникальным миром пьесы — миром автора, и понял, что современные драматурги могут писать так же глубоко как классики. Я решил изменить всем нашим традициям и поставить современного автора и не мистическую вещь. Хотя именно то, что мы ориентированы на поиск мистики, помогло нам точнее понять и поставить этого замечательного драматурга.
У МакДонаха очень мощная энергетика в текстах, он придумывает истории, которые жизненны, парадоксальны и узнаваемы. Он сочиняет объемных героев, прочитав пьесу, сразу легко их представляешь.
Полагаю, его миры, это такая смесь Достоевского, Кафки и черного юмора. Из-за этого черного юмора и постоянного обращения к теме смерти, убийства, насилия, его часто критики сравнивают с Тарантино, МакДонаха даже называют «Тарантино от театра». Я же думаю, что они антиподы, что эти два творца совершенно противоположны не в методе, который схож и всех вводит в заблуждение, а в основополагающих принципах.
Тарантино эстетезирует смерть, убийства в его фильмах не считаются, ты просто не замечаешь количества смертей, тебе не жалко эти горы скошенных человеческих тел в угоду прямолинейной эстетике фильма. У МакДонаха даже на примере его двух фильмов Оскороносной короткометражки «Шестизарядник» и «Залечь на дно в Брюге» видно, что он дорожит человеческой жизнью, как наивысшим сокровищем, даже одна смерть повергает в шок. Я никогда не забуду, как в «Шестизаряднике» женщина, которую доставал главный герой подросток-убийца, выбросилась из окна. На долю секунды она пролетела в окне поезда, но этот кадр теперь всегда со мной. А если бы до просмотра «Брюге» мне кто-то сказал, что я буду смотреть фильм о киллерах и оплакивать их, — я бы ни за что не поверил. У МакДонаха есть эта сила, возвращать ценность одной конкретной маленькой человеческой жизни, он нежный, он любит своих героев. А его герои обычно головорезы, гангстеры, алкоголики, и маргиналы.
«Число 13 мне и моему „Театру у моста“ однозначно приносит счастье и успех»
У этих творцов противоположные задачи, поэтому когда их вот так запросто критики сравнивают, мне кажется, это ошибочным.
У Тарантино будут последователи, а МакДонах так и останется один, его понимание мира нельзя повторить, оно не шаблонно. Тарантиновские фильмы очень четкие и ясные, образы прямолинейные как в комикс культуре, если это убийца, то это понятно с первого взгляда. У МакДонаха же все его персонажи многослойны и противоречивы.
Его миры глубокие, человечные, каждый его фильм, каждая его пьеса — это модель мироздания.
Театр МакДонаха уникален, он сочинил особую среду в своих пьесах, персонажи открывают нам глаза на вещи, которые происходят постоянно, но которые мы не замечаем. Вот «Королева красоты», сильная и парадоксальная вещь. В самом начале даже намека нет на то, что дочка убьет свою мать, но когда это случается, ты переживаешь шок и понимаешь, что так должно было быть, к этому шло. Если люди живут так близко, так привязаны друг другу, и одновременно не могут разорваться, это закончиться гибелью. Мать, эгоистически желая привязать к себе дочь, сама провоцирует ее на убийство. В этом много вещей похожих на Достоевского.
После того как мы первыми в России показали его ирландскую трилогию, у нас стали очень много ставить МакДонаха, он стал самым любимым русским автором (Кирилл Серебренников во МХТ «Человек Подушка», «Сатирикон — Сиротливый запад», «королева красоты»). Но никому не удается понять его так, как мы это сделали. Потому что его нельзя ставить однозначно, как однозначную комедию, фарс, или триллер, его миры не терпят одного метода. Потому что МакДонах — глубок и парадоксален, с черным и одновременно человечным юмором, — так смеется сама жизнь, когда всматривается в смерть.
«Красавица из Линена» была переведена до того, как я решил ставить МакДонаха, ее перевод вышел где-то в 2000-х в сборнике «Новая драматургия». Я позвонил переводчику с незабываемой фамилией Хитрово-Шмырово, чтобы попросить его сделать нам еще и перевод «Сиротливого запада», а он у меня спросил «Зачем мне это надо?». Сказал, что он три года назад сделал перевод «Красавицы», но никому это не интересно, так что этого МакДонаха он переводить не будет, даже если мы его поставим. Ну, что, ж пришлось самим переводить.
Я видела много вариантов постановки МакДонаховского "Человека-Подушки«- МХТ Серебренникова, Екатеринбургского, ДАХовского. Все эти постановки не дотягивают до вашего уровня. Вы ставите в манере какого-то нового психологизма?
Это психологизм, который сам себя меняет, он парадоксален. Об этом писал Марк Захаров, сейчас современная манера актерской игры должна быть такая, чтобы зритель все время «сидел на краешке стула», не понимая, почему так себя повел актер, и только через несколько ходов поступки и сюжетные повороты должны открываться. У МакДонаха так написано, он постоянно делает такую ловушку для зрительского внимания.
Сергей Федотов и театральный медведь Нафаня
«Человек-Подушка» — пьеса мистическая, а Серебренников ее играет как триллер, намешав много крови. Все метафоры пьесы подаются на сцене без осмысления, и результат получается несколько брутальным. В Екатеринбурге сделали очень домашнюю интимную постановку, но это тоже не МакДонах. В его текстах нужно распознать философию, мир реальности у него сосуществует с миром потустороннего.
Вы читали «Анну» Калвдиева, она, мне кажется, могла бы быть близкой этой чернушной Ирландии....
Я думаю, что среди русских молодых драматургов никто в этой стилистике не работает. У МакДонаха даже в самых кровавых сюжетах всегда остается свет, а вся современная русская драма — Клавдиев, Вырыпаев, Сигарев — оставляет на душе депрессивный осадок. МакДонах же просветляет...
Кстати, вы же сами ставили в этом сезоне, и Сигарева, и Коляду...
Это было только в прошедшем сезоне 2008–2009. Он такой у нас шизофренический получился. Коляда позвал наш театр на фестиваль «КолядаPlay», но с условием, что мы поставим пьесу кого-нибудь из его учеников. Мы взяли текст Сигарева «Дэтэктор лжи», дело обстоит так: муж-алкоголик спрятал деньги и забыл где, жена вызывает гипнотизера, чтобы их найти, а по ходу обнаруживается вся подноготная. Мы когда репетировали, то нам было конечно смешно, но когда показали спектакль зрителю, — его порвало от гомерического смеха, ужас, что творится на этом спектакле, — зал просто катается по полу.
Но в своей массе «новая драма», конечно, беспросветна. У меня после таких спектаклей обычно депрессия, я потом неделю не понимаю, зачем я хочу заниматься театром, теряю веру в жизнь, интерес к работе. Театр должен просветлять, а не опускать человека в пучину безысходности и апатии. Мы немножко попробовали с современной драматургией, думаю, хватит.
Многие критики пишут, что у нас получился МакДонах потому, что мы 20 лет мистику ставим. На самом деле все просто, надо найти, как прорываться в другой мир...
И как?
Через подсознание. Мы занимаемся тренингами, созданными на базе школы Михаила Чехова, Гротовского, мы проводим мастер-классы, делаем упражнения, которые дают возможность вырваться в потусторонний мир во время спектакля.
Вы имеете в виду работы с энергиями Ежи Гратовского? Согласитесь «прорывание в потусторонний мир» звучит несколько эзотерически и не театрально.
И тем ни менее, это так. Поставить Достоевского, Булгакова без чертовщинки невозможно. Это мой собственный путь, найденный на пересечении великих мистических мастеров театра. Когда к нам на Московский показ пришла Н. Садур, автор пьесы «Панночка», она сама была очень удивлена, потому что вдруг поняла, что именно она написала, хотя перед этим было уже несколько постановок этого текста.
Ежи Гротовский, прорываясь в подсознание актера, открывал возможности духовного, буддистского характера. А Михаил Чехов подразумевал нечто иное. Говорят, что когда он играл Эрика 14, он уходил из своего тела, улетал в другую галактику, а сюда призывал настоящего Эрика — и это был сеанс спиритизма.
С. Женовач и П. Фоменко в России всегда занимались школой психологического реализма, театром автора. И сейчас они это направление возглавляют, но я вижу, как в эту сторону начинают тянуться сегодня и другие режиссеры. Снова становится актуально ставить автора. После театрального октября, помните, был брошен лозунг «Назад к Островскому!». Сегодня это должно звучать — «Назад к автору!»
По-моему, это закономерно. Постоянно кто-то брал первенство в театральном процессе. Теперь нужно поубавить спекуляции режиссеров, которые ставят свои фантазии на тему произведения в полном отрыве от произведения. Да и не «возвращаться к автору» буквально, как мне кажется, а прийти к нему на новом витке понимания театрального искусства.
Тогда, наверное, не «назад к автору», а «вперед к автору».
«Всегда ценился авторский театр, но это не только театр, который ставит автора, ищет автора, это еще и театр, где режиссер выступает, как автор»
. И я думаю, что театр Фомнека и Женовача — это именно такие театры, здесь режиссер как независимая творческая единица изучает драматурга и адекватно открывает его законы. Возникает новое энергетическое пространство, которое гораздо сильнее того, что большинство режиссеров сегодня предлагают, одномерно самовыражаясь, придумывая какие-то приемы, символы, занимаясь поверхностным поиском, и не совершая глубоких погружений.
Европейский театр, кстати, тоже двигается к психологическому театру. Тот же «Сиротливый запад» в Праге был совершенно без спецэффектов, построен только на игре четырех артистов. Сегодня разучились ставить спектакли, как это делал Эфрос, потому что через актеров сочинять мир авторский намного труднее.
teatre.com.ua
Впервые интервью частично было опубликовано в журнале ТОП 10, № 16 (27), 10 сентября