10.12.2008
МакДонах: ПЕРМСКАЯ ТРИЛОГИЯ
Кроме неизвестного количества сериальной макулатуры и сценариев двух отличных фильмов, Мартин МакДонах написал шесть пьес для театра (на самом деле семь, одну он стесняется публиковать). Российский театр в течение последних трёх-четырёх лет усердно разрабатывает ирландскую делянку. Но дебютировал МакДонах на отечественной сцене в пермском театре «У моста». В репертуаре этого театра сейчас три пьесы драматурга, составляющие Линенскую трилогию: «Королева красоты из Линэна», «Череп из Коннемары» и «Сиротливый запад». Недавно все три спектакля были сыграны на малой сцене театра имени Ленсовета.
«Здесь красиво, только слепой не увидит, как здесь хорошо. Горы, всё зелёное, люди такие общительные. Но все всё друг про друга знают...» Эти слова можно поставить эпиграфом к любой пьесе трилогии. Слухи об убийствах здесь — всего лишь рядовые сплетни. Наравне с известием о драке: бились две женщины и один старик. А ещё одна добрая католичка абсолютно уверена в своём соседе: он зарубил свою жену топором. Но это же не мешает ей ходить к нему в гости, по-соседски угощаясь виски. Всё это не от душевной чёрствости, отнюдь. Герои Макдонаха остро чувствуют зыбкость бытия, это и делает их одновременно и агрессивными, и снисходительными к слабостям других. Они не уверены в том, что завтра сами не возьмут в руки орудие убийства, и потому не спешат осуждать тех, кто уже взял. Такая терпимость могла бы сойти за христианское смирение, если бы не навязчивая потребность извлекать из своих добродетелей мелкую практическую выгоду.
Драматург снабдил пьесы подробными ремарками, но режиссёр Сергей Федотов внимателен к ним без фанатизма. Вместо полотенца с надписью «Перед смертью не надышишься» на стене комнаты красуется фото Мэрилин Монро с нарисованной бородой. Детали обстановки в каждом спектакле меняются, но декорация остаётся почти неизменной. Тусклые обшарпанные стены, скупая меблировка, распятие на стене, лампа с абажуром, вязаные салфеточки, фигурки святых в серванте, затрапезные костюмы. В общем, картина здешнего мира ясна, фабула историй — тоже, осталось выяснить, в чём сюжет. А вот тут и начинаются основные расхождения режиссёра с драматургом. Вплоть до перемены жанра. И мрачноватые комедии, не чурающиеся умеренных абсурдистских забав, вдруг начинают отчётливо склоняться в сторону мелодрамы. А иррациональные мотивы поступков и отношений героев зачастую объясняются вполне рационально. Непредсказуемые и чудаковатые ирландцы оправданы чувствительными и надёжными пермяками.
В «Красавице из Линэна» дряхлая фурия Мэг Фолан, мать-тиран, превратилась в игривую старушенцию, исполненную дерзкого обаяния. Таково искусство замечательного актёра Ивана Маленьких, сыгравшего старушку Мэг. Нет, она по-прежнему выливает содержимое ночного горшка в раковину, бестрепетно уничтожает письма, адресованные дочери «лично в руки», обожает доводить людей до нервных припадков и ежеминутно требует от окружающих внимания, супа и чаю. Но делает это так, что всерьёз сердиться на неё нельзя. В ней бездна иронии. А за суетливой хитростью скрывается наивная стариковская беззащитность, тем более трогательная, что не мотивирована физической беспомощностью.
Так вышло в Перми, что Морин Фолан (Марина Шилова), женщина трудной судьбы, внушает к себе гораздо меньше симпатии, чем её мать. Она всерьёз страдает от избыточной витальности едкой старушки. Забитая жизнью брюзга в кричащем макияже мечтает о парне, который бы отдубасил мать как следует, «потом дал по голове, потом отрубил бы её большущим топором. А лучше бы он с этого и начал». Это говорится со вкусом, но не слишком всерьёз, так как после мечтаний о топоре следует безмолвная сцена нежности между дочерью и матерью. Чего в пьесе, конечно, нет и быть не могло. В спектакле отчётливо слышен сентиментальный мотив женской обездоленности, растраченных впустую жизненных сил. Мило, но чересчур банально для МакДонаха. Впрочем, есть момент, когда «красавица из Линена» по-настоящему прекрасна — это сцена свидания с Пато Дули, где за вульгарной внешностью и крутым нравом старой девы вдруг обнаруживаются страстность и мучительная робость юной влюблённой девушки. У МакДонаха комичная мелочность претензий героинь друг к другу, бесконечная возня вокруг тарелки супа — повод для утверждения полноты власти над другим человеком, причём палач и жертва то и дело меняются ролями. В спектакле сохранён приём, но подменена суть: в основе не противостояние непримиримых врагов, а привычные и, в общем, безобидные, игры одиноких женщин. Чтобы обострить конфликт, режиссёр подчёркивает безумие Морин, и это ход сомнительный. Как писал Влас Дорошевич, «душа психически больного — душа мёртвая. С ней литературе делать нечего». Театру, видимо, тоже. Актриса вынуждена играть сумасшествие, чрезмерно утрируя мимику и жесты. Когда мать сжигает письмо Пато Дули, окончательно обрекая дочь на одиночество, в этот момент жалко не дочь, а старушку, неосторожно подписавшую себе смертный приговор. Остаётся только ждать, когда на её голову опустится тяжёлая дочерняя рука с кочергой. Впрочем, если не знать пьесу, то можно предположить и иную развязку. Жанр, балансирующий между комедией и мелодрамой, допускает водворение героинь в мирное семейное болото. Но в финале спектакля Морин с мёртвым застывшим лицом медленно опускается в чёрное кресло матери. Здесь драма началась — здесь она и заканчивается.
В «Сиротливом западе» вместо кочерги — ружьё. Которое уже выстрелило. Сын убил отца. Брат, свидетель преступления, получил всё наследство целиком в обмен на обещание молчать. Отношения брата-шантажиста Вэлина (Сергей Детков) и брата-убийцы Коулмана (Владимир Ильин) полны старых обид и нешуточной ненависти, которая изливается во взаимных придирках и рукоприкладстве. Коулман живёт в доме брата из милости, ворует его виски, и мстит — мелко, исподтишка. В трактовке режиссёра и актёров братья — это два великовозрастных младенца с непомерно развитым эго. Ими движет уязвлённое самолюбие и собственнический инстинкт пятилетнего ребёнка. То, что вообще-то дело намного серьёзнее спора из-за пачки чипсов, мы понимаем по реакции священника (Иван Маленьких), льющего пьяные, но искренние слёзы над судьбами этих обделённых любовью грешников. Отец Уолш-Уэлш в спектакле — воплощённая совесть и скорбь этого мира. Священник, «тринадцатый раз на этой неделе» усомнившийся в существовании Бога, мучается нераскаянными грехами своей паствы и, совершая самоубийство, жертвует жизнью во имя примирения братьев (спорная теология, зато отличная драматургия). В спектакле разборки братьев Коннор смотрятся бледно на фоне этой искупительной жертвы, напоминающей о жертве Спасителя. Впрочем, постичь её значение парни не в состоянии: «Не могут же все быть такими идеальными, как Иисус». В финале сцена пуста, и запинающийся, дрожащий голос Уэлша звучит в темноте как заупокойная молитва по его несбывшейся мечте.
Гомерически смешна пьеса «Череп из Коннемары», действие которой разворачивается вокруг женоубийцы, свято чтящего память своей жены (один из излюбленных авторских парадоксов). Тут требуется микрохирургическая точность в анализе характеров персонажей. Их четверо. Вдовец Мик Дауд (Иван Маленьких), лелеющий нежные воспоминания о невкусном женином омлете и беспробудно пьющий с горя. Юный Мартин (Михаил Орлов), специалист по дебильным вопросам, в жизни которого выдался невероятный вечерок, когда позволено водить машину, пить, колотить черепа, разорять могилы и хвастать воображаемыми донжуанскими победами. Его брат Томас (Владимир Ильин), тупой полицейский, изображающий проницательного детектива. Старая Мэриджонни (Марина Шилова), соседка Мика, истовая католичка, мухлюющая при сборе пожертвований для церкви. Иван Маленьких играет харизматичного молчуна-отшельника, одержимого гордыней и тщательно скрываемым чувством вины за, вероятно, случайную смерть жены. Недобрая тяжёлая самоуглублённость пьяницы эффектно контрастирует с наглой развязностью речи и нервной разболтанностью движений юного Мартина. Невозможно полнее и искреннее проникнуться бредовой сумятицей, царящей в голове бедного подростка, чем это делает Михаил Орлов. Непредсказуемость поступков и реакций Мартина — главный источник коллизий пьесы и спектакля. Паренёк петушится и пасует перед Миком, как щенок перед матёрой дворнягой. В эпизоде на кладбище, пародийно обыгрывающей сцену с могильщиками из «Гамлета», Мартин играет с черепами своих земляков, как с большими пупсами, а потом самозабвенно колотит их. Напившись в хлам, пробалтывается Мику о своём участии в похищении останков миссис Дауд и получает за это молотком по голове. Самое смешное, что этот удар идёт ему на пользу, выбив большую часть щенячей визгливой восторженности. В конце концов, как бесценного дара, он удостаивается рукопожатия грубого, но справедливого гробокопателя-пропойцы. История, нагромождающая друг на друга убийства, покушения, разоблачения, вскрытия могил и похищения трупов, становится в спектакле историей инициации подростка в суровую взрослую жизнь.
Герои МакДонаха живут вне привычных норм добропорядочности и морали. Автор позволяет своим персонажам поступать так, как втайне хотя бы однажды хотел поступить каждый из нас. Характеры и ситуации — узнаваемы, а вот поступки — непредсказуемы. Что и выводит действие за пределы жизнеподобия и жанровой однозначности. Гастроли театра «У моста» показали нам МакДонаха, возможно, не совсем таким, каков он на самом деле, зато таким, каким он может быть только в русском психологическом театре. Потребность «понять», «оправдать» и «защитить» человека — от самого ли себя, от жестокого мира ли — неистребима в нашем театре, как и нужда в гуманистических идеалах. Найти их в пьесах МакДонаха, наверное, сложно, но в целом «день удался!», — как сказал один молодой ирландец, когда его сильно ударили по голове.
Татьяна Желтякова
«Империя драмы», № 21, декабрь 2008 г.